Семья Дорман

О Семье Дорман

Михаил Антонович Дорман — боевой генерал Первой мировой войны. Последняя его должность — командир ХХI армейского корпуса.

10 ноября 1865 учитель Пермского военного училища Антон Макарович Дорман, 23 лет и дочь отставного контролера Пермской Казенной Палаты Кузьмы Васильевича Гусева девица Прасковья – родная сестра Татьяны Кузьминичны Марковой, 20 лет сочетались первым браком в ГрадоПермской СвятоТроицкой церкви. Поручителями по жениху были аптекарский ученик Александр Стефанов и учитель Василий Макарович Санников. По невесте ученик семинарии Михаил Васильевич Титов и учитель Григорий Макаров.Таинство бракосочетания совершали Священник Петр Черепанов с Диаконом Михаилом Арефьевым и пономарем Павлом А.

1 ноября 1868 у них родился сын Михаил, которого окрестили в той же СвятоТроицкой церкви 4 ноября.Восприемниками были Главный Бухгалтер Пермского казначейства Коллежский Советник Павел Маркович Марков и еще одна сестра Татьяны Кузьминичны - дочь Коллежского Асессора Гусева девица Ольга Кузмина. Крещение совершали Священник П.Черепанов с Пономарем Феодором Поповым.

Образование Михаил Антонович получил в Оренбургском Неплюевском кадетском корпусе.

В службу вступил 27.08.1886.

Окончил 2-е военное Константиновское училище (1888). Выпущен в 1-й С-Петербургский гренад. полк (позже лейб-гвардии С-Петербургский полк).

Затем служил в 5-м гренад. Киевском полку. Подпоручик (ст. 09.08.1888).

Поручик гв. (06.12.1894).

Штабс-Капитан арм. (ст. 06.12.1894; в связи с переводом в 5-й гренад. полк?).

Капитан (ст. 15.03.1898).

Окончил Николаевскую академию Генерального Штаба (1900; по 1-му разряду).

До перевода в генштаб командовал ротой 5-го гренад. полка на законном основании (05.09.1900-11.12.1901), что было зачтено за цензовое командование ротой.

Состоял при Московском ВО. Обер-офицер для особых поручений при штабе 13-го армейского корпуса (26.11.-06.12.1901).

Подполковник (ст. 06.12.1901).

Штаб-офицер для особых поручений при штабе 12-го армейского корпуса (06.12.1901-28.09.1903).

Штаб-офицер для поручений при штабе Киевского ВО (28.09.1903-20.10.1904).

Участник русско-японской войны 1904-05.

Начальник штаба 1-й пехотной дивизии (20.10.1904-02.08.1910).

Полковник (ст. 06.12.1905).

Цензовое командование батальоном отбывал в 4-м пех. Копорском полку (01.06.-02.10.1906).

Был прикомандирован к артиллерии (13.05.-14.07.1909).

Командир 140-го пехотного Зарайского полка (02.08.1910-06.01.1915).

Участник мировой войны. Генерал-майор (пр. 1915; ст. 06.01.1915).

Начальник штаба 21-го армейского корпуса (06.01.1915-29.01.1917).

За отличия в 140-м пех. Зарайском полку награжден орденом Св. Георгия 4-й ст. (ВП 25.04.1916).

Командующий 185-й пехотной дивизией (с 29.01.1917).

На 06.1917 в той же должности.

В 01.1918 начальник штаба 21-го армейского корпуса.

Последняя его должность — командир ХХI армейского корпуса. 24 января 1918 г. в этой должности его утвердил армейский комитет, и с27 января он приступил к исполнению своих обязанностей.

В конце февраля по приказу начальника штаба 1-й армии бывшего Генштаба генерал-майора Н.В. Пневского корпус должен был сосредоточиться в районе станций Дно и Вязье, причем требовалось не допускать бегства солдат в тыл. Части корпуса предполагалось использовать для отражения немецкого наступления. Однако долго командовать корпусом Дорману не пришлось: уже началась демобилизация армии. Жалованье при демобилизации ему было выплачено по 1 апреля исходя из его годового оклада в 8 400 руб. и 2 940 руб. добавочных в год. Кроме того, он получил двухмесячное пособие исходя из месячного оклада в 940 руб.

Перед демобилизацией 49-летний Дорман 16 февраля был освидетельствован медицинской комиссией при 2-м лазарете 33-й пехотной дивизии. Согласно заключению врачей, он обладал средним ростом и питался удовлетворительно. Его мучила опухоль левого бедра — результат травмы на маневрах 1909 г., когда он получил ушиб лукой седла из-за прыжка испугавшейся залпа лошади. Из-за этого он с трудом сидел и передвигался, не мог ездить верхом, вынужден был при ходьбе опираться на палку. На фронте, в 1916—1917 гг., он дважды перенес воспаление левого легкого, и при освидетельствовании врачи обнаружили сухой плеврит. С 1917 г. он страдал геморроем и диареей вследствие хронического катара кишок. В итоге медицинской комиссией Дорман был признан негодным к службе и даже нуждающимся в уходе.

Тем не менее семь месяцев спустя Дорман попытался вступить в Красную армию: 16 августа по месту жительства в Смоленске он подал прошение о поступлении на военную службу в резерв чинов на должность начальника дивизии. На следующий день оно было рассмотрено на заседании Военного совета Западного участка отрядов Завесы и Смоленского района обороны в составе военного руководителя бывшего Генштаба полковника С.С. Каменева и военного комиссара В.С. Селезнева. 20 августа начальник штаба Военного совета Западного участка отрядов Завесы и Смоленского района бывший Генштаба подполковник А.Н. де Лазари сообщал Дорману принятое ими решение: «Признавая полную желательность принять гр. Дормана на службу, Военный Совет все же отказывается в принятии гр. Дормана на службу в виду его болезненного состояния».

После покушения на В.И. Ленина ВЦИК 2 сентября 1918 г. объявил «массовый красный террор против буржуазии и ее агентов». В тот же день был издан приказ ВЧК «арестовать, как заложников, крупных представителей буржуазии, помещиков, фабрикантов, торговцев, контрреволюционных попов, всех враждебных Советской власти офицеров» и «при всякой попытке» их «сорганизоваться, поднять восстание» — «немедленно расстреливать».

По Смоленску прокатилась волна арестов и расстрелов.

3 сентября расстреляли членов общества «Защита Временного правительства». На следующий день — группу помещиков.

В ночь на 6 сентября в городе были взяты 13 заложников из буржуазии и офицерства. Под стражей оказались Николай Феликсович Реут, Николай Митрофанович Энгельгардт, Юлиан Мацкевич, братья Владимир и Вадим Николаевичи Возненко, Борис Урядов, Наум Владимирович Шварц, Станислав Иосифович Жданович, Яцевич, Павел Васильевич Михайлов, Евгений Николаевич Кордо-Сысоев и генерал Дорман с сыном Владимиром. 9-го был арестован Александр Николаевич Захаров. 10-го — Виктор Александрович Фен-Раевский.

В архивно-следственном деле генерала Дормана, сохранившемся в архиве УФСБ по Смоленской области, подшиты адресные листки людей, носивших фамилию Дорман: Вероятно, чекисты поначалу не знали точно, какого именно Дормана они ищут, либо выявляли родственников. Имеются такие листки и на генерала с его супругой. При аресте у него изъяли 3431 руб. 50 коп., тогда же или перед расстрелом было изъято и золотое кольцо с бриллиантом.

В качестве соучастника был арестован сын генерала Владимир Дорман - 15-летний гимназист, родившийся в январе 1903 г. В 1918 г. он перешел из 4-го в 5-й класс Смоленской общественной гимназии.

9 сентября супруга генерала, Лидия Александровна, попыталась воззвать к здравому рассудку смоленских чекистов, написав в ходатайстве об освобождении сына, что он «слишком молод и при его летах не может иметь никаких политических взглядов».

11 сентября она обратилась в облисполком Западной области (в структурное подразделение, формально контролировавшее работу ЧК) с заявлением: «Имея сведения о том, что сын мой, Владимир Дорман, арестован по недоразумению, так как предполагают, что он старше, чем на самом деле, прошу обратить особенное внимание на его метрическое свидетельство и на заявление [Здесь и далее подчеркнуто красными чернилами, документ написан синими. — А.Г.] Директора Обществ[енной] Гимназии, г[осподина Коростелева. Эти документы поданы мною вчера товар[ищу] Аскольдову [Аскольдов Яков Лазаревич (1893—1937) в 1918 т.занимал один из руководящих постов в ЧК Западной области. —А.Г.]. Умоляю сделать все возможное для его скорейшего освобождения и возвращения ребенка в семью. Лидия Дорман. Смоленск. 11 сент. 1918 г.

Не найдя справедливости в Смоленске, жена Дормана отправилась искать помощи в Москву.

Смоленскую общественность, непривычную к произволу властей и взятию заложников, всколыхнули несправедливые аресты многих известных в городе людей. Общее собрание рабочих и служащих 1-го кирпичного завода 7 сентября заявило, что бывший заведующий Яцевич не виновен. С похожими заявлениями в защиту учителя Михайлова выступили педагогический совет Смоленской общественной гимназии и собрание педагогов всех средних учебных заведений Смоленска. Они указывали, что Михайлов — честный и добросовестный работник. За Кордо-Сысоева вступился профсоюз железнодорожников.

Массовые аресты в Смоленске вызывали обеспокоенные вопросы в Москве. Особенно среди бывших офицеров-генштабистов, поступивших на службу в Красную армию.

Так, разобраться в происходящем в Смоленске попыталось руководство штаба Реввоенсовета Республики. В итоге состоялся следующий разговор по прямому проводу (точная дата его неизвестна, но не позже 10 сентября).

«[Из Смоленска: ] У аппарата комиссар Алибеков [И.Я. Алибегов. —А.Г].

[Из Москвы: ] Здравствуйте, у аппарата комиссар Шарманов и начальник штаба Раттэль. Будьте добры сообщить о характере последних событий в Смоленске в связи с массовыми [арестами].

[Из Смоленска:] Здравствуйте, товарищи, [в] последнее время в связи с обнаружением целых организаций, имеющих план, систематический план [со] свержением Советской власти, обнаружено Чрезвычайной комиссией чрез посредство члена же этих организаций масса участников, в связи с чем произошли массовые аресты. Чрезвычайная комиссия, членом которой я состою, по обсуждении вопроса об арестованных вынесет окончательное суждение о них на основании собранных следствием данных. Нужно полагать, что невинных жертв не будет. Все. Без всякого снисхождения, конечно, но с возможной полнотой обстоятельности. Я понимаю, что миловать теперь — время не подходящее, но чтобы не давать нашим врагам права обвинять нас в невнимательном отношении к такому серьезному делу, которое лежит на чрезвычайных комиссиях, согласен, что нужна тщательность.

[Из Москвы: ] Здесь как раз находится у нас в приемной жена Дормана, которая просит произвести у нее в доме обыск, которого как следует не сделали и кроме того умоляет установить личность ее сына, 15-летнего, которого будто бы приняли за поручика. Что вы можете сказать по этому поводу?

[Из Смоленска:] Повторяю, речь идет не о снисхождении. По имеющимся у меня пока сведениям, Дорман причастен к этой организации, [в] каковой предполагался он диктатором военной власти [в] момент свержения облискомзапа. Дело будет разбираться и все возможное [в] пределах законности будет сделано. Ваш разговор передам в Чрезвычайную комиссию.

[Из Москвы: | Дело в том, что последнее время нам очень надоедают семьи арестованных, в особенности сегодня был целый ряд подобных просьб о том, чтобы следствие производилось с возможной тщательностью. Жена Дормана сказала, что вы дали ей пропуск в Москву с тем, чтобы она обратилась к нам. Думаю, что с нашей стороны никаких советов по вашему адресу быть не может. Что касается Дормана, то это было сказано ввиду того, что его жена уверяла, что приехала по вашему совету, верно ли это?

[Из Смоленска: ] Я в приеме всех господ, подобных Дорману, очень корректен и деликатен. Когда они ко мне направляются как к спасителю якобы невиновных, то я им отвечаю, что все возможное сделаю, если не виноваты, будут освобождены. Жена же Дормана бомбардировала меня сперва насчет сына, будто бы о муже она не беспокоится, потом, когда узнала, что ищут поручика, стала настаивать об освобождении мужа ввиду его невиновности и начала указывать, что его знает Бонч-Бруевич, Свечин и др., от которых она может привезти всевозможные сведения. Я ей сказал, что это ваше дело отправиться [в| Москву, в Высший совет я ее не посылал.

Вечером она просила пропуск, но пропуска я не имею права давать, но из любезности перед женщиной я просил военного представителя станции помочь ей отправиться [в] Москву, если это возможно. Думаю, [в] этом плохого ничего нет.

[Из Москвы: | Конечно, товарищ, ничего плохого, но ведь эти дамы ссылаются к месту и не к месту на наши имена, поэтому [в] будущем придется их не принимать, о чем я и распоряжусь по отношению к нашему учреждению завтрашнего дня. Думаю, что ни я, ни вы особой ошибки не сделали поговорить на этот счет. Извиняюсь за беспокойство и желаю всего хорошего.

[Из Смоленска: | Я очень рад беспокоиться для товарищей из центра».

В «деле Дормана», с резолюцией о приобщении материалов «к делу», имеются в нескольких экземплярах разрозненные документы формировавшейся в Киеве Южной армии, датированные августом 1918 г.: программа союза «Наша Родина» и приказы по главному бюро Южной армии в Киеве. Как эти материалы оказались у смоленских чекистов, неизвестно. Можно только предполагать, что они были обнаружены у кого-то из арестованных или же присланы из центра, так как сведений об этом в деле не имеется. Никто из арестованных в этих документах не упомянут, как нет в них упоминаний о Смоленске или Западной области, вообще в них нет никакой реальной связи «делом Дормана». Скорее всего, эти документы попали к чекистам случайно. Однако они сыграли роковую роль в судьбе генерала Дормана и всех «дорманцев»: именно они были использованы смоленскими чекистами для фабрикации дела о раскрытии несуществующего заговора.

Некоторые арестанты едва ли могли участвовать в какой-либо нелегальной деятельности по причине плохого здоровья. Так, учитель Михайлов страдал склерозом (в других документах — неврозом) сердца и туберкулезом. Сам генерал Дорман из-за своих многочисленных недугов совершенно не был в состоянии руководить каким-либо заговором.

В ходатайстве от 10 сентября Лидия Александровна писала: «В феврале месяце муж вышел в отставку по сильно расшатанному здоровью —физическому и нервному. В бумаге об отставке указано, что он без посторонней помощи обходиться не может.

Такой сестрой милосердия неотлучно была при нем я, его жена.

Без моего ведома он никуда не уезжал, ни с кем не виделся, никому не писал.

На основании этого я убедительно прошу, чтобы меня допросили самым строжайшим образом».

Дочь генерала Зинаида 13 сентября просила за отца, обращая внимание чекистов на наличие у него тяжелой желудочной болезни, ходатайствовала о переводе отца в тюремную больницу и просила разрешения приносить ему из дома горячую пищу.

Ходатайства жены и дочери возымели действие, и на обращение от 13 сентября была наложена резолюция о переводе генерала в железнодорожную больницу и содержании его там под охраной. Однако участи генерала это не смягчило.

Несмотря на аресты множества людей, в деле не содержится ни одного протокола допросов. Нет в нем ни одного документа, подтверждающего или хотя бы косвенно указывающего на участие арестованных в заговоре. Никому из них не было предъявлено обвинений. Большую часть дела занимают принадлежавшие арестованным дореволюционные финансовые и хозяйственные документы, к событиям 1918 г. отношения не имеющие, но, видимо, послужившие подтверждением принадлежности арестованных к числу «крупных представителей буржуазии».

Тем не менее, на 3-м областном съезде Советов Западной области 13 сентября 1918 г. председатель ЧК Западной области В.И. Яркин отрапортовал о раскрытии «опаснейшего заговора».

17 сентября на заседании ЧК Западной области участь арестованных «дорманцев», превращенных усилиями чекистов из заложников в «заговорщиков», была решена. Председательствовал один из инициаторов этого превращения и фабрикации дела, руководитель смоленских чекистов Яркин. На заседании в качестве членов ЧК присутствовали Я.Л. Аскольдов, заместитель председателя Северо-Западного областного комитета РКП(б) И.Я. Алибегов, И.И. Рейнгольд, Д.М. Гуревич, Козополянский, Попов, а также секретарь А. Варнилов.

Приговоры выносились, как правило, в двух вариантах — расстрелять или освободить. При вынесении приговоров учитывалось главным образом социальное происхождение и служебное положение арестованных.

Захаров как активный участник заговора «дорманцев» был приговорен к расстрелу. Популярный в городе учитель Михайлов был освобожден ввиду того, что не участвовал в заговоре, а «при царизме выступал против реакции и антисемитизма». Реут и Энгельгардт как крупные помещики Смоленской губернии и участники заговора «дорманцев» были приговорены к расстрелу. Банкир Шварц был освобожден якобы за неимением улик (какие имелись улики против приговоренных к расстрелу, осталось загадкой). Освобожден был и Яцевич. Борис Урядов как член боевой организации был приговорен к расстрелу. Расстрелять постановили и Ждановича как кадета и заговорщика, снабжавшего штаб крупными суммами. Братьев Возненко и Фен-Раевского также приговорили к расстрелу. Сын генерала Дормана Владимир был освобожден за малолетством.

Самого же генерала обвинили в контрреволюционном заговоре с целью установления военной диктатуры и постановили расстрелять.

`У генерала Дормана остались пятеро детей. Старшей дочери, Ольге, был21 год, а младшей, Елене, — 12.

В постсоветские времена, в 1993 г., «заговорщики» были признаны невиновными и реабилитированы посмертно.

Владимир Михайлович Дорман - кадет Киевского КК. В эмиграции, Первый русский КК 1923, Югославская военная академия 1929 (пехотное отделение), капитан 1-го класса югославской армии, штабс-капитан. В Русском Корпусе, на 1 мая 1942 командир взвода 1-й сотни 1-го батальона 1-го полка (лейтенант), затем в 5-м полку. В лагере Келлерберг.

От утечки газа на руднике близ Кордобы, Аргентина 28 фев. 1952 умер Владимир Михайлович вместе с женой, Марией Александровной, сестрой Зинаидой Михайловной Полуян и ее мужем Григорием Епифановичем. Дочь Владимира Михайловича и Марии Александровны – Елена,1947 года рождения, осталась сиротой и проживала в США.

Другая сестра Владимира Михайловича -Елена Михайловна Знаменская прожила около 87 лет, была членом Правление Союза Св.Благоверного Великого Князя Александра Невского в Аргентине и скончалась 19 июня 1993 года в Аргентине.